— Они сейчас уедут! — ужаснулся я.

Мальчики самым невежливым образом поймали Нашивочникова за полы пиджака.

— Дяденька, что там такое? — запищал Витя Перец, указывая на неизвестный предмет в одеяле.

— Портрет, портрет, — вырываясь, бросил на ходу Нашивочников. Голос у него был самый будничный и невозмутимый.

А мы? Мы так опешили, что даже ртов не могли раскрыть. Шоферы завели машины.

— Не уезжайте! Мы с вами поедем! Выгружать поедем! Поможем вещи таскать! — завопила Люся.

Удивленный Нашивочников обернулся:

— Поедете с нами?

— Да, да! — повторяла Люся. — Вам одним будет трудно.

— Какие же вы славные ребята! Какое же вам большое спасибо! — Нашивочников крепко пожал мне руку. — Папаша, благодарю. Садитесь скорее! Тетенька, айда в кабину! — кивнул он Магдалине Харитоновне.

Некогда было обижаться на столь непедагогичные прозвища. Все ребята полезли в кузова, подняли растерявшегося Майкла. Володя, стараясь не запачкаться, тоже осторожно полез наверх. Я сам впервые в жизни занес ногу на колесо. Меня потянули за руки, принялись толкать снизу. Я уселся вместе с Номером Первым у заднего борта на кадку с кислой капустой. Рукой я схватился за край одеяла, скрывавшего великую тайну.

Обе машины выехали из переулка на Большую Садовую. Мы покатили мимо Планетария, мимо Зоопарка, мимо высотного здания на площади Восстания. Ярко горели на солнце новые золотые многоэтажные дома. На передней машине изыскатели затянули песню. Маленький Нашивочников, сидя верхом на шкафу, дирижировал и руками и ногами.

Мы, сидящие на второй машине, молчали, время от времени косясь на одеяло.

Женя и Гена попробовали было на ходу развязать веревку на портрете, но только намертво затянули узел.

— Оставьте, приедем — развяжем, — сказала им Люся. Мы повернули направо, переехали Москву-реку.

— Ага, им дали квартиру в новом, Юго-Западном районе Москвы, — догадался я.

Мы поехали через кварталы строящихся домов. Подъемные краны, похожие на допотопных чудовищ, высились там и сям. Дальше, за поворотом, дома уже были построены. Специальная автомашина с помощью лебедки сажала в сквере порядочной толщины липы. Каток медленно двигался по черной асфальтовой дорожке.

Наконец приехали, начали разгружать вещи. Шкаф не влезал в лифт. Снова бесчисленные муравьи потащили его по лестнице.

Я и Люся взяли в руки портрет и поднялись на лифте на десятый этаж.

— Я так волнуюсь, как никогда в жизни, — прошептала она. Дверь в квартиру была открыта. Мы вошли внутрь, поставили портрет в углу большой комнаты.

Там на подоконнике сидела заплаканная молодая женщина с младенцем на руках. Дитя орало, как тысяча поросят…

— Почему так долго? — сердилась женщина. Нашивочников бережно вытащил из-за пазухи кастрюлечку с манной кашей.

— Уберег еще горячую, — оправдывался он. Дитя моментально замолчало.

— Ты только посмотри, какая красота! — улыбнулась женщина; одной рукой она вытирала слезы, другой кормила с ложечки ребенка.

— Да я уже три раза видел, идемте, идемте смотреть. Маленький Нашивочников повел нас по всей квартире, хлопая себя по коленкам, весело отбивая чечетку. Две большие, светлые комнаты были пусты.

В кухне Нашивочников невыносимо долго показывал нам многоцветный кафельный пол, ослепительную газовую плиту, два белых стола с бесчисленными шкафчиками и полочками, холодильник, мусоропровод.

Мы перешли в блистающую белизной и чистотой ванную. Вежливость требовала восхищаться кранами, трубами и прочими коммунальными чудесами. Но по ребячьим лицам я видел, что все изыскатели готовы были лопнуть от нетерпения.

Пришла на кухню бабушка, посмотрела направо, посмотрела налево и прошептала:

— Как в раю!

— Большое, большое вам спасибо! Приходите к нам на новоселье, — благодарили нас улыбающиеся супруги.

«Теперь пора!» Я улучил момент и схватил Нашивочникова за руку:

— Вашу прекрасную квартиру мы осмотрели, теперь покажите ваш портрет, — сказал я и вдруг почувствовал, как учащенно забилось мое сердце.

— Портрет? — переспросил Нашивочников. — Портрет у меня правда знаменитый.

Все столпились вокруг. Мальчики в несколько ножей безжалостно разрезали веревки. Одеяло упало…

Это был не портрет, а огромная увеличенная фотография бравого дяди с галстуком бабочкой, с закрученными усищами и пышными завитыми волосами. Усач стоял во весь рост, опираясь на спинку роскошного кресла.

— Мой отец, — торжественно произнес Нашивочников. Минуты две мы смотрели на фотографию молча; первой начала смеяться Соня, а за нею Галя, потом самым бесцеремонным образом захохотали все остальные. Только Номер Первый и Магдалина Харитоновна сердито нахмурились. Принялся хохотать и сам Нашивочников.

— Удивляетесь, какие усы раньше носили? В пять оборотов завитки! Шестьдесят лет мой батя был мужским парикмахером, а сам я парикмахер дамский.

— Расскажите возможно подробнее все, что знаете о своих предках, о старинных вещах, спрятанных в городе Любце, — строгим голосом начал допрос Номер Первый.

— Любец? — удивленно переспросил Нашивочников. — А где же этот Любец? Я что-то не слыхал.

— Вы ничего не слыхали о Любце? — с негодованием спросил Номер Первый.

— Я там никогда не был. Вы, папаша, меня, наверное, с кем-нибудь спутали…

Магдалина Харитоновна очень расстроилась:

— Подумать только! Мы два часа потеряли зря.

— И вовсе не зря! — воскликнул Витя Большой.

— Мм-да… — проговорил Номер Первый, — историки иногда сворачивают на неправильный путь. Идемте, идемте искать следующего Нашивочникова, — заторопился он.

Мы пожали руки счастливым новоселам, спустились вниз и подошли к ближайшему телефону-автомату.

Глава восемнадцатая

Пока очень довольна одна Люся

Я бросил в щелку автомата две копейки, набрал номер.

— У телефона, — услышал я женский голос.

— Я прошу Семена Петровича.

— А кто спрашивает?

Ну как ответить на этот вопрос, да еще заданный таким раздраженным тоном?

— Знаете, это ужасно долго объяснять. Можете ли вы позвать Семена Петровича самого?

Я волновался и почему-то энергично жестикулировал.

— Еще раз повторяю: кто спрашивает?

Я чувствовал, эта женщина на другом конце провода начинает злиться все больше и больше.

— Я человек вам незнакомый, но мне крайне необходимо видеть Семена Петровича. Пожалуйста, позовите его.

Должно быть, подействовали мои мольбы и оригинальная просьба — «видеть» по телефону. Голос в трубке несколько смягчился.

— Семен Петрович подойти не может. Что ему передать?

— Тогда разрешите нам к нему прийти. Право, ненадолго. Мы изыскатели. Если бы вы знали, как это важно и для нас и для него самого!

— А сколько вас? — Голос в трубке опять начал раздражаться.

Почему я не соврал! Почему сказал правду!

— Нас только тридцать два человека и еще собачка.

— Вы с ума сошли! Он три года лежит в постели! — завопил телефон, и трубку повесили.

Пропали две копейки!

— Ну как, договорились? — спросил Номер Первый.

— Да не совсем, — неуверенно ответил я и дословно передал наш телефонный разговор.

— Что же делать-то? — Номер Первый задумчиво потер лысину.

— А вот что, — сказала Люся. — Мы туда пойдем, позвоним, нам откроет эта злюка, не будет нас пускать. Вы начнете вести с ней переговоры, а я одна незаметно проскользну к тому больному старичку и скажу ему: «Дедушка, милый, не пугайтесь, простите меня» — и быстро-быстро все ему объясню.

— Нет, нет! Врываться в чужие квартиры — это может окончиться таким скандалом! — запротестовала Магдалина Харитоновна.

— Никто не будет врываться. Войдет одна Люся. Что тут такого? — сказал я.

— Другого выхода нет! — вздохнул Номер Первый.